С возрастом Джеймс перестал быть тем же взбалмошным любителем нарушений, каким был три дня назад. Все-таки, согласитесь, выпускной кого хочешь остепенит. Ладно, на кого-то выпускной не слишком успешно влиял (вы только посмотрите на, например, Блэка: его не останавливал даже письменный запрет Дамблдора на появление кого-либо из студентов в пьяном, неформальном или обнаженном виде, и теперь все делали ставки, как именно он совместит все три пункта). Возможно, на кого-то повлияли бы правильные друзья, но никогда не учитывается, что правильные друзья правильно влияют только в первые два года общения, после чего их гарантия скоропостижно заканчивается, лампочки честности часто моргают и в конце концов вовсе перегорают, а голова вырабатывает планы, как бы поэффектнее потерять следующие двадцать баллов которые сам же друг и заработает.
Итак, это был не выпускной и не друг. И не прекрасная парадная мантия, сшитая по последней моде и завершающаяся бабочкой под подбородком, легким движением руки превращающейся в элегантную морковь. (На самом деле, ничего подобного, но все знают, как Джеймсу П нравилось производить впечатление и появляться с эффектом).
Чтобы не тянуть интригу, скажем сразу: это все она. Все Эванс. Не убий, не укради, не склей тем слизеринцам волосы вместе... Джеймс был доволен своей жизнью - весьма! - ведь, добившись расположения Лили, он в очередной раз доказал себе и миру, что никто, повторяем, НИКТО не может противостоять самому ему. Но в конце концов, обдоказывавшись всем и самому себе, Джеймс оказался в такой западне, о которой и подумать не мог. Ужасное было дело: милая, добрая и бесхитростная Эванс была гением манипуляции, королем шантажа и чистым злом (но злом Джеймса, это сильно мирило его с положением дел). Лили говорила: "пожалуйста, не начинай", и Джеймс послушно заканчивал даже то, к чему не успел приступить. Блэк плевался и смеялся, но он-то никогда ради душевного равновесия друга, скажем, не целовался с ним (слава Мерлину, само собой), поэтому был лишен права голоса.
Но на выпускной Джеймсу не терпелось. Просто не терпелось. А Лили, как назло, сказала своим самым проникновенным голосом: Джеймс, пожалуйста, даже не думай начать.
Как вы видите, форма была изменена.
Из чего следует, что выработанный за год рефлекс не сработал.
А из этого следует, что Джеймсу ничего не стоило вспомнить все свои навыки и на чистом глазу соврать Лили, что он ничегошеньки не начнет. Совсем нет. Нет, ничего.
- Сегодня мы сделаем невозможное! Сегодня мы совершим шаг - последний шаг! Маленький шаг для человека, но вечная память для выпускников, имевших счастье закончить с нами!
Вот что провозгласил Джеймс, взобравшись на кресло пустующей еще гостиной. Провозгласил, скосив глаза на свою вторую половину - развалившегося на части от старости и безделья Сириуса Блэка. Провозгласил и изящно упал, предоставляя право голоса тем, кто не придумал своей речи ни о чем.